Сказывают, жила у одного хозяина кобыла благородных кровей. И была она из породы лошадей, что вышла из озера Шульген. Каждый раз, когда приходила пора жеребиться, кобыла куда-то исчезала.

И вот как-то решил хозяин подсмотреть, куда это она уходит, незаметно последовал за ней. А кобыла взяла да и нырнула в озеро Шульген. Оказывается, она всегда возвращалась в родное свое становище, чтобы там ожеребиться.

Через некоторое время кобыла выбралась из воды, ведя за собой жеребенка.

С мышиной спиной кобыла саврасая,

Из рода Шульгена кобыла саврасая,

С копытами круглыми кобыла саврасая,

С ушами торчком кобыла саврасая,

Из озера Шульген выбирается,

Со дна озера поднимается

Вместе с жеребенком с мышиной спиной,

С копытами круглыми, с гривой крутой,

Со статным жеребенком, что к ней ласкается.

Стоило хозяину выйти им навстречу, как кобыла с жеребенком в испуге метнулись в разные стороны. Саврасая кобыла с мышиной спиной снова бросилась в озеро Шульген. Жеребенок хотел за ней последовать, но резко повернувшись, повредил ногу. Его поймали, привели домой и опустили в яму.

Хромой, бедняжка, осталась она,

Горемыкой осталась она,

Пролежала в яме сто дней —

Ах, бедняга Акхак-кола!

Выросла, однако, Акхак-кола. Только в табун ее не пускают, при дворе держат для разной надобности. Горько сетовала из-за этого Акхак-кола:

— И весною ездят на мне,

И по осени ездят на мне —

Я, бедняга Акхак-кола.

К колу привязывают меня,

Хлещут плетью, вовсю браня —

Я, бедняга Акхак-кола.

И весною я гну хребет,

Осенью тоже гну хребет —

Я, бедняга Акхак-кола.

От кола голого проку нет,

На ребрах моих уж мяса нет —

Я, бедняга Акхак-кола...

Однажды, когда в доме хозяина проходила свадьба, вырвалась Акхак-кола к табуну и увела его в каменистые горы.

Когда невестки ушли за водой,

А свекрови тешились ворожбой,

Когда егеты на скачках скакали,

Когда стрелки из луков стреляли,

Когда на пирах богачи пировали,

Когда пастухи овец выгоняли,

Когда служанки узор вышивали,

Знатные жены красу наводили,

А те, что попроще, — пищу варили;

Когда кумыс взбивали рабыни,

Когда тот кумыс попивали бии,

Когда шумело-гудело застолье,

Из косяка, покрывавшего поле,

Шесть лошадей, отделившись, ушли,

Полтабуна за собой увели.

Когда люди пришли к табуну, стали искать пропавших лошадей, но нигде не могли их отыскать.

Шестьдесят ушли лошадей,

Семьдесят ушли лошадей,

В числе шестидесяти лошадей

Не было шести горячих коней:

Пестрого, которого не обхватишь подпругой,

Саврасого, для которого короток подхвостник,

Вороного, чьи ноги, как у ласточки,

Сивого, чья грудь, как у голубя,

Мухортого с белой полоской на лбу,

Солового со звездою на лбу.

Среди семидесяти лошадей

Пропали норовистых семь коней:

Рыжий с мохнатой гривой, как пламя,

Дунэн с впалыми боками,

Иноходец, не знавшийся с уздой,

С круглыми копытами гнедой,

Чалый, чья холка торчит, как ком,

Кунан, чьи уши — кверху торчком,

Кобыла с распущенным хвостом.

В числе шестидесяти лошадей

Меченых шесть исчезли коней;

В числе семидесяти лошадей

С надрезанными ушами ушли семь коней;

Акхак-кола — глава табунов,

Что по земле свою гриву волочит,

Тоже куда-то сбежала на волю —

Нет ни в хлеве ее, ни в поле.

Хозяин вместе с рабом Карагулом вышел в погоню за убежавшими лошадьми.

Рыжего он скакуна оседлал,

Широкий халат на себя надел,

Во весь опор потом поскакал,

За скрывшимся табуном полетел.

Рядом с ним находился раб —

С затертым воротом Карагул —

На иноходце черном верхом,

Худая и драная шуба на нем.

Ехали они так, пока не добрались до какого-то дома. Остановились здесь, чтоб напиться воды. Вышла из дому красивая девушка:

— Эй, байский сын, байский сын,

С коня сошел бы ты, байский сын,

Что за напасть или беда

Привели господина сюда?

Заколебался хозяин, не зная, сходить ему с коня или нет. Тогда девушка опять заговорила:

— Эй, байский сын, байский сын,

С коня сошел бы, байский сын,

Самый лучший кумыс на свете

Рабыни живо тебе нацедят,

Лучший кумыс рабыни собьют;

Выпей его ты, байский сын!

Рабыни поставят тебе шатер,

Рабыни постелят тебе ковер,

Пушистую положат перину

Для ночлега байскому сыну,

Только останься, байский сын!

На это егет ответил так:

— Пусть просит служанка — с коня не сойду,

Кумыс нальет она — я не попью,

Поставит шатер она — я не войду,

Перину постелит — не упаду.

Потом девушка пожелала ему доброго пути и проводила в дорогу, научила, как ехать:

— Прямо поедешь — за день доедешь,

В обход поедешь — месяц проедешь.

А егет все едет себе вперед, и это видит во сне Акхак-кола. И рассказывает об этом другим лошадям:

— Прошлой ночью я видела сон,

Вертел большой я видела в нем,

Край вертела был охвачен огнем —

Что же за смысл в сновиденье моем?

Лошади поняли, что сон ее не к добру:

— Коль прошлой ночью ты видела сон,

Коль вертел большой видела в нем,

Коль с края был он охвачен огнем, —

То на голову свою, старая кляча!

Это ты нас сбила с пути,

Подговорила, принудив уйти,

На свою голову, старая кляча!

Между тем хозяин и его раб к ним приблизились. Обеспокоенные лошади бросились к Акхак-коле:

— Едет, гляди-ка, байский сын,

Едет, торопится байский сын,

И раб его вместе с ним —

С затертым воротом Карагул.

Что нам делать теперь, скажи,

Куда теперь от них убежим?

Это ты нас сбила с пути

Подговорила, принудив уйти!

Тогда Акхак-кола сказала так:

— Вижу я, едет байский сын,

Вижу я, мчится байский сын.

В халате распахнутом несется

На огненно-рыжем иноходце

Прямо сюда во весь опор —

Батыр, на нас устремивши взор.

Он из лука метко стреляет —

Наши бока стрелой пробивает;

В его сторону не бегите,

Моему совету внемлите.

Вон едет байский сын,

Скачет сюда байский сын,

И раб его рядом с ним,

Тот, кого зовут Карагул, —

На иноходце вороном,

Ветхая, драная шуба на нем,

Чьи-то объедки он доедает,

Слабо натягивает тетиву —

Бока нам стрелою не пробивает.

В его сторону вы подавайтесь,

Мой совет, друзья, выполняйте!

Так они и решили поступить, да только не успели: подъехали всадники и стали их теснить. Тогда лошади снова окружили Акхак-колу, сказали ей:

— Спереди холм преградил нам путь,

Сзади — враг, и нельзя повернуть;

С одной стороны разлилась река,

С другой стороны теснят берега;

Это ты нас сбила с пути,

Подговорила, принудив уйти!

Как должны мы теперь поступать?

Куда посоветуешь нам поскакать?

Как и в прошлый раз, Акхак-кола велела скакать в сторону раба Карагула, а не байского сына. И тогда лошади с топотом пронеслись мимо раба.

Байский сын стал преследовать Акхак-колу, говоря ей так:

— Это ведь ты их сбила с пути,

Подговорила, заставив уйти, —

Сбитых с толку, вновь собери,

Разбежавшихся, вместе сведи!

Но Акхак-кола на это отвечала:

— И весною ты ездишь на мне,

Осенью тоже ездишь на мне,

К колу привязываешь меня,

Плетью хлещешь вовсю, браня.

И весною спину я гну,

Черный пот свой на землю лью;

От кола голого проку нет,

На ребрах моих уже мяса нет.

Байский сын стал уговаривать лошадь возвратиться домой, но Акхак-кола не соглашалась.

Потом Акхак-кола сказала так:

— Возвратимся, если не будешь над нами издеваться.

И байский сын обещал никогда не касаться ее плетью.

Акхак-кола не очень-то ему поверила и сказала так:

— Съешь землю и поклянись!

И хозяин поклялся, съев сырую землю.

Когда присмиревшие лошади повернули было домой, обозленный хозяин нарушил клятву и выстрелил в Акхак-колу. Стрела вошла ей возле хвоста и вылетела в ухо.

Тогда Акхак-кола напоследок успела лягнуть своего жестокосердного хозяина, и тот тут же умер, потому что нарушил клятву.