Алпамыша и Барсынхылу довольно долго жили в шатре на вершине горы. Только забеременев, решила Барсынхылу познакомить Алпамышу со своими родителями. Тот посадил ее на Колъеряна и поскакал к Айляр-хану. Барсынхылу ввела Алпамышу в двенадцатикрылую белую юрту отца и напела ему так:

Вставай, отец, вставай, отец,
Вставай, пояс затяни, отец, затяни, отец!
Жениха я в дом привела с собой.
Руку ему протяни, отец, протяни, отец!
Сырты, полные пегих кобыл,
Долы, полные рыжих кобыл,
Подари, отец, подари, отец!

Айляр-хан ей в ответ:

– Уходи! Нет у меня ни дочери, чтобы выдавать замуж, ни затя нет у меня!
Тогда Барсынхылу сквозь слезы напела матери:


Вставай, матушка, вставай, матушка,
На слезы мои взгляни, матушка, взгляни, матушка,
Жениха я к вам привела с собой,
Руку ему протяни, матушка, протяни, матушка!
Сырты, полные пегих кобыл,
Долы, полные рыжих кобыл,
Подари, матушка, подари, матушка!

Тогда мать Барсынхылу обратилась к мужу:

– Дадим ли плакать единственной дочери? Встань и протяни руку зятю!

Нехотя поднялся со своего места Айляр-хан и подал руку Алпамыше. А затем он устроил своей дочери и зятю такой свадебный пир, какого даже аксакалы не видели и предки не знали.

Алпамыша увез Барсынхылу в свои края, и зажили они, деля поровну радость и горе.

Однажды гонец известил о приближении войск Будяр-хана. Отчаявшись заполучить Барсынхылу для сына своего через сватов, решил он добыть ее войной.

Алпамыша сел на своего аргамака, пристегнул свой алмазный меч, захватил лук да стрелы, попрощался с матерью, отцом, сестрой и с женой своей Барсынхылу и отправился на битву.

Между тем Будяр-хан приближался с огромным войском, покрывшим всю землю. Принялся Алпамыша громить вражеское войско алмазным своим мечом. Три дня и три ночи продолжалась битва, пока Будяр-хан не дрогнул и не отступил. Не успел батыр сколько-нибудь отдохнуть да сил набраться, как Будяр-хан скопил новое войско и опять двинулся на страну Айляр-хана. Вскипая гневом, набросился Алпамыша на врагов. азгорелась жестокая битва. Кровь лилась рекой. азбитое и рассеянное войско Будяр-хана бежало кто куда.

Алпамыша разнуздал своего коия Колъеряна, отпустил его пастись, а сам улегся спать, А спал он не больше, не меньше, как шесть дней и шесть ночей. Стоило ему погрузиться в сон – тут как тут явились лазутчики Будяр-хана. Сколько ни ржал, ни фыркал Колъерян, желая разбудить своего хозяина, тот спал как убитый. Лазутчики быстренько донесли Будяр-хану о том, что Алпамыша спит как мертвый. Будяр-хан собрал остатки своего войска, скрутил Алпамышу стальными целями, взвалил на огромную арбу и увез в свое ханство. Там он велел опустить Алпамышу в глубокую яму-зиндан, а Колъерян а поместить в каменный сарай.

Наконец проснулся Алпамыша и видит: руки-ноги его скованы, тело стальными цепями скручено, а сам он лежит в глубоком темном зиндане. И никак не освободиться от сковавших его цепей, тем более, выбраться из глубокой ямы. Долго мучился он, прежде чем освободил свои руки.

Чтобы Алпамыша не умер от голода, Будяр-хан велел опустить в яму козу и воз сена – пусть себе сосет козье молоко! Тем и поддерживал Алпамыша свое существование.

Однажды Алпамыша лежал на спине, глядя в небо и что-то про себя напевая. Вдруг увидел он стаю диких гусей и сказал так:

Дикий гусь мой, дикий гусь мой,
Приди ко мне, приди, гусь мой,
Письмо напишу на крыле твоем,
Унеси ты его жене моей
В край родной мой, родимый дом!

Гуси ему отвечали так:

И на озерах ты нас истреблял,
И на поле ты в нас стрелял,
Так и лежи там, так и лежи там!

Сказали они так и пролетели мимо. Отстав от других, летел еще один гусь. Алпамыша и ему пропел:

Дикий гусь мой, дикий гусь мой,
Письмо напишу на крыле твоем,
Унеси ты его жене моей,
В край родной мой, родимый дом!

Услышав его голос, гусь с гоготом опустился прямо в глубокую яму зиндана, распластав свои крылья. Алпамыша разрезал свою руку и кровью своей написал письмо на оперенье гуся. «Лети на мою родину, увидишь там двенадцатикрылую белую юрту, когда долетишь до нее, сбрось свое исписанное перо»,– сказал он птице.

Дикий гусь долетел до яйляу Алпамыши и стал над ним кружить. Откуда ни возьмись из белой двенадцатикрылой юрты выбежал мальчик и прицелился в него из лука. Испугался гусь и обронил письмо. А этот мальчик был сыном Алпамыши, родившимся в его отсутствие, и звали его Айдар.

Гусиное перо с написанным на нем письмом упало не рядом с двенадцатикрылой юртой, а, трепыхаясь, унеслось к черной юрте Колтобы, где и опустилось на землю. Колтоба прочитал письмо и сразу обо всем догадался. Но никому ничего не сказал о своей догадке.

Встревоженный долгим отсутствием Алпамыши, Айляр-хан отправил на его поиски своих гонцов. Долго мотались по свету те гонцы, пока не набрели на перебитое войско Будяр-хана. Также увидели они под деревом роговой лук Алпамыши шириной в два аршина, тетиву которого никто, кроме него самого, не мог натянуть; стрелы с алмазными наконечниками, и все это привезли домой.

Гонцы объявили о смерти Алпамыши. Барсынхылу им не поверила и решила ждать мужа до конца.

Пользуясь отсутствием хозяина, Колтоба завладел всем его добром, а Карлугас сделал своей служанкой. Барсынхылу же решил взять себе в жены. Без конца подсылал он к ней сватов, но Барсынхылу все не давала своего согласия. Чтобы затянуть срок свадьбы, она пошла на хитрость: «Чья стрела, выпущенная из лука Алпамыши, пройдет сквозь золотое кольцо, тому быть моим мужем!» Она-то ведь знала, что никто не сможет натянуть тетиву из рогового лука.

Пусть же Барсынхылу хитрит всяко, стараясь отсрочить день свадьбы, а мы вернемся к Алпамыше.

Не получив ответа на свое письмо, Алпамыша сильно опечалился. Обычно за голенищем сапога носил он курай, на котором время от времени наигрывал печальные мелодии.

У Будяр-хана было три дочери. Однажды они услышали звуки курая и пришли к знндану. Заглянули они в яму и видят там егета несравненной красоты и силы. Сидит тот егет и играет на курае. Увидел Алпамыша наверху девушек и перестал играть.

Девушки:

Алпамыша, ты на нас взглянул бы,
На курае опять заиграл бы,
Две-три песенки нам подарил бы,
Дочерей ханских развеселил бы!

Но Алпамыша не играет, заставляет их себя упрашивать. «Не могу для вас с чувством и с толком сыграть: ноги мои закованы, с голоду сам помираю, нету сил веселить вашу душу!» – говорит он им.

В этот день девушки вернулись домой, не сумев ничем помочь Алпамыше.

Младшая дочь хана тайком ^похитила из сундука своего отца множество золотых монет, наняла на них людей, велев им сделать подкоп в зиндан Алпамыши. Каждый день стала она приходить к нему тем подземным путем. И каждый раз приносила Алпамыше поесть и попить. Постепенно Алпамыша окреп и налился силой. Однажды он сказал ханской дочери: «Если хочешь избавить меня от этих оков, принеси мне мой алмазный меч с золотой рукояткой, который хранится в сундуке твоего отца. Пока не будет того меча, я ничего не смогу сделать с этими цепями».

Девушка принесла ему меч. С помощью того меча Алпамыша освободился от цепей. Освободившись, он еще пятнадцать дней пролежал в своем зиндане, потому что те цепи слишком глубоко врезались в его тело, нанеся тяжелые раны.

Когда раны исцелились, ханежая дочь его спросила:

– Как можно тебе помочь выбраться из этой ямы? Алпамыша ей отвечает:

– Ты этого сделать не сможешь. Я дам тебе свой носовой платок. В каменном сарае находится мой конь Колъерян. У входа в этот сарай ты подожги мой платок. Если Колъерян выберется, он обязательно вызволят меня отсюда.

И с теми словами он отдал девушке свой носовой платок. Та взяла платок и подпалила его перед каменным сараем, где томился конь Алламыши. Колъерян по запаху догадался о том, что хозяин его жив, и весь так и встрепенулся. Передними копытами вдребезги разнес он железные ворота сарая и ринулся к зиндану. Шея Колъеряна была обвита шелковым арканом в шестьдесят саженей, свитым Карлугас. Дочь хана с одного конца привязала его к коню, а другой конец опустила в яму зиндана. Алпамыша по шелковому аркану выбрался наверх, взял в руки алмазный меч, сел на Колъеряна и поехал прямо ко дворцу хана. Перед входом во дворец он закричал громовым голосом: « Будяр-хан, за коварства твои снес бы я тебе голову, но во имя трех твоих великодушных дочерей дарую тебе

жизнь!»

Затем он уехал на свою родину.

По дороге встретился табун лошадей, который показался ему знакомым.

– Чей это табун? – спросил он у пастуха,

– аньше принадлежал Алпамыше, а теперь – Колтобе, – ответил пастух.

– Кто тебе больше по душе – Алпамыша или Колтоба? – спросил опять Алпамыша.

– Колтоба больше по душе, – ответил пастух. – раньше, когда Алпамыша был ханом, Колтоба был главным табунщиком, а я – простым пастухом. После смерти Алпамыши Колтоба стал ханом, а я – главным табунщиком.

Алпамыша одним щелчком убил пастуха и поехал дальше. Едет он, едет, и встречается ему стадо коров.

– Чье это стадо? – спрашивает Алпамыша.

– Это стадо Колтобы-хана, – отвечает пастух, свивая веревку.

– А для чего вьешь веревку?

– Если Алпамыша победит Колтобу, он повесит его на этой веревке. Если Колтоба победит Алпамышу, тоже повесит его на этой же веревке, – отвечает пастух.

Пастуха тоже убил одним щелчком Алпамыша и поехал дальше.

И вот встречается ему мальчик, который пас стадо овец. В одной руке мальчик держал жирную толстую кишку, а в другой – кусок курдючного сала, попеременно откусывая от них.

– Разве кто-нибудь справляет сегодня свадебный пир? – спрашивает Алпамыша. Мальчик ему отвечает:

– На яйляу идет большая байга: тот, кто прострелит насквозь золотое кольцо Барсынхылу, .возьмет ее в жены. К этому празднику Колтоба велел зарезать самых жирных лошадей и овец Алпамыши. Вот и на мою долю перепало.

Так отвечал тот мальчик, а на глаза его навернулись слезы. Алпамыша пригляделся к мальчику и по виду его догадался, что перед ним его родной сын. Однако он не подал виду, что узнал его, только попросил его рваную, латанную-перелатанную одежду, а ему отдал свою. Так и появился он на майдане Барсынхылу в облике пастуха. А тут разные стрелки вовсю старались пробить насквозь золотое кольцо, висевшее высоко над землей. Но никто из них не мог как следует натянуть тетиву рогового лука в два размаха рук.

Алпамыша пробился сквозь толпу, подошел к трону, на котором важно восседал Колтоба, и сказал:

– Колтоба-агай, позволь и мне попробовать выстрелить из лука.

– Прочь, прочь, оборванец! Егеты куда удалее тебя не смогли этого сделать, – отмахнулся от него Колтоба. Алпамыша еще несколько раз попросил о том же, прежде чем Колтоба разрешил ему участвовать в споре мэргэнов.

Алпамыша даже заплакал, увидев лук свой и стрелы, а сам все приговаривал, чтобы люди ничего не заметили: «Хай, лук мой и стрелы, доставшиеся мне от отца!» Затем он легко поднял свой лук н выстрелил в сторону кольца. Золотое кольцо зазвенело и упало на землю, расколовшись надвое. И тогда Колтоба признал в пастухе-оборванце Алпамышу.

Зажат корок у меня в ладони –
Где ремесло мое прошлое – кони?..

– так воскликнул он и побежал в сторону табуна. Второй стрелой Алпамыша убил убегающего Колтобу. Наблюдавшие за всем этим Карлугас и Барсьюхылу подбежали к нему, стали его обнимать и лить слезы. Тут подоспел и сын Алпамыши Айдар, облаченный в одежду отца. адости Алпамыши не было предела. «Я не вижу тут только свою мать», – произнес он.

А его мать решила, что Барсынхылу устроила скачки-байгу и собирается выходить замуж. Поэтому она рассердилась на свою невестку и заперлась дома. Барсынхылу вместе с Алпамышей пришли к ее дому:

– Свекровь, открой дверь!

– Уходи отсюда! Грешишь против мужа, не буду с тобой разговаривать! – отвечает ей свекровь.

Тогда Барсынхылу напела так:

Вставай свекровь, вставай, свекровь,
Затяни-ка свой пояс, свекровь,
Алпамыша, краса страны, твоя любовь,
Возвратился – взгляни, свекровь!

Услышав такое, свекровь Барсынхылу распахнула дверь.

Алпамыша поздоровался с матерью. По случаю возвращения батыра на родину, устроили пир, продолжавшийся три дня и три ночи. На раздольном майдане устроили большие лошадиные скачки, а в малых скачках состязались стригунки; спорили между собой в мастерстве сэсэны-певцы, мерились в силе да ловкости батыры, бодались лбами мальчишки, стоя на четвереньках. На скачках победил Колъерян, в борьбе верх взял Алпамыша, а в бодании мальчишек первенствовал сын Алпамыши Айдар.

После возвращения Алпамыши в стране установились мир и справедливость, и народ, говорят, стал жить вольготно и свободно.