26 сентября 1890 года Федор Шаляпин, семнадцатилетний хорист приезжей труппы, впервые выступил на уфимской сцене. О некоторых его выступлениях мы почти ничего не знаем. Об одном из таких эпизодов рассказал Федор Иванович в своих мемуарах.
Случилось это незадолго до отъезда труппы из Уфы. Федор Шаляпин писал: "Позвал меня к себе Семенов-Самарский и говорит:
- Я с некоторыми из артистов еду в Златоуст. Хотим сыграть там несколько отрывков из опереток и дадим концерт. Вы знаете какие-нибудь романсы?
Разумеется, я неистово обрадовался. Я знал арию Руслана "О поле, поле", "Чуют правду", романс Козлова "Когда б я знал", ("О поле, поле" - арию Руслана из оперы Глинки "Руслан и Людмила", "Чуют правду" - арию Сусанина из оперы Глинки "Жизнь за царя", "В старину живали деды" - арию Неизвестного из оперы Верстовского "Аскольдова могила").
- Вот и превосходно! - сказал Самарский..."
Тут, наверное, следует раскрыть тайну юноши Шаляпина, которая скрашивала его нелегкую жизнь в первое время.
Влюблен был Федор Шаляпин. Любовь чистая, неразделенная, о которой, как он думал, никто не догадывался.
Но Самарский, как и положено руководителю труппы, чувствовал это и перед поездкой в Златоуст сказал юноше с легкой усмешкой, что едет с ними и Таня Репникова.
Вот сколько хороших новостей свалилось на голову артиста: заманчивые гастроли, первая поездка по железной дороге и притом с любимой женщиной...
Шаляпин вспоминал:
"Я почувствовал себя окончательно счастливым человеком. Таня Репникова, второстепенная артистка оперетки, была женщина лет тридцати, шатенка, с чудными синими глазами и очень красивым овалом лица. Я был неравнодушен к ней, но не только не смел ей сказать об этом, а даже боялся, чтоб она не заметила моих нежных чувств. Она же относилась ко мне ласково и просто, как старшая сестра.
Я тотчас отправился к ней с предложением помочь ей уложить вещи и выпросил разрешение устроить ее в поезде, на что она благосклонно согласилась. В вагоне я уложил ее спать в купе, затем вышел в коридор и ушел на площадку. Я впервые ехал по железной дороге. Было интересно следить, как мимо поезда течет земля серым потоком, мелькают деревья, золотыми нитями пронизывают воздух искры. Шел снег, но было довольно тепло. В снегу вспухали крыши деревень, двигались куда-то церкви, по полю плыли стога сена. Я любовался всем этим до утра, думая о Тане, о счастье любить женщину.
Утром приехали в Златоуст. Я устроил Таню Репникову в гостинице и сам снял номер рядом с обожаемой женщиной. Вскоре я услышал в ее номере мужской голос, радостные восклицания, веселый смех. В душе моей вспыхнуло ревнивое чувство. Но когда Таня позвала меня к себе и познакомила с мужчиной, чувство ревности сразу погасло. Соперник мой оказался очень милым и славным человеком и при этом он был мужем Тани, что, конечно, еще более увеличивало его достоинства. Наконец, он был актер-комик, а мне в ту пору хотелось знать всех актеров мира, и знакомство с каждым из них было для меня честью и радостью.
Спектакль мы устраивали в арсенале. Решено было поставить акт "Синей бороды" (оперетта Оффенбаха), но вдруг оказалось, что Семенов-Самарский забыл взять с собою волосы и ему не из чего было сделать "синюю бороду". Тогда я отрезал солидный клок моих длинных волос, выкрасил их в синий цвет и предложил Самарскому. Он был тронут этим жестом. Он не знал, что, если бы ему потребовался мой палец или ухо, я охотно предложил бы ему и ухо, и палец...
- Но Шаляпин, - сказал он, глядя на меня с улыбкой, - в концерте нельзя выступать таким машинистом в кожаной куртке, да еще с неестественной плешью на голове. Возьмите мой фрак и завейте себе волосы.
Я сделал все это, и вот первый раз в жизни я стою перед публикой во фраке. Публика смотрит на меня очень весело. Я слышу довольно глумливые смешки. Я знаю, что фрак мне не по плечу и что я, вероятно, похож на журавля в жилете. Но все это не смутило меня.
Я спел арию Сусанина "Чуют правду". Меня наградили дружными аплодисментами. Понравилась публике и ария Руслана "О поле, поле", и романс Козлова "Когда б я знал". Я очень волновался, но пел хорошо...
Семенов-Самарский дал мне за концерт 15 рублей.
"Пятнадцать целковых за один вечер, - думал я. - Черт знает, как меня балуют!"
В Златоусте, который входил в Уфимскую губернию, Шаляпин исполнил и отрывки из оперетты Оффенбаха "Синяя борода". Все было хорошо. Но "возвратившись в Уфу, - писал Федор Иванович, - я почувствовал себя одиноко и грустно, как будто на кладбище. Театр стоял пустой. Никого из актеров не было, и весь город создавал впечатление каких-то вековых буден".